За космическими путешественниками Белкой и Стрелкой страна тоже следила благодаря работе деда. В 1961 году деда наградили орденом Почета за «активное участие в подготовке и осуществлении полета первого в мире космического корабля с человеком на борту». Дед окончил Московский энергетический институт, начал заниматься связью — работал в Особом конструкторском бюро Московского энергетического института под руководством академика Алексея Богомолова. По его стопам пошли отец, оба дяди, тетя и брат.

Вторая часть семьи связана с изобразительным искусством. Мама работала театральным художником, создавала костюмы для спектаклей, постановок балетов в Большом театре, костюмы для Большого детского хора Виктора Попова. Когда мне было лет пять, мама трудилась в Детском музыкальном театре имени Наталии Сац. Оставлять меня дома иногда было не с кем, так я оказывался на репетициях в театре. Помню, как сидел на коленях у Сац и выступал такой фокус-группой в одном лице, отвечая на вопросы о том, что нравится, а что нет.

«Научная» часть моей жизни входила в диссонанс с «творческой» частью семьи, которая жила свободно в несвободной стране. Так, мой отчим Игорь Вулох в 60-е годы был известным, но пока еще неофициальным художником. Все его творчество, которое можно было выставлять публично, никак не соприкасалось с его реальными работами. В число его друзей из поколения шестидесятников вошли запрещенные художники — Владимир Вейсберг, Анатолий Зверев, Борух Штейнберг. Взгляды отчима кардинально отличались от представлений моего деда, просоветского человека, довольного происходящим в стране в отличие от той части семьи, в которой я жил постоянно.

В таком диссонансе меня и воспитали. Помню, на выходные я часто приезжал к деду. Он жил на Метростроевской, которую сейчас называют Остоженкой. Я часто брал дедовский бинокль, устраивался в эркере и следил за памятником Энгельсу и выходом из метро. Наблюдал за дедом, который в своем синем берете выходил из метро «Кропоткинская», шел сначала в булочную, а потом не торопясь отправлялся домой. В этом доме царила особая атмосфера: каждые выходные вся семья собиралась за большим столом — эта традиция сохранилась у деда со времен шаббатных семейных обедов с его отцом и дедом.

В Москве я очень люблю северную часть центра. Папа родился на Сретенке. Мама — совсем рядом, в палатах Троекуровых. Они стоят неподалеку от Государственной Думы. Вообще в Москве у меня два любимых района. Первый — это Петровка, где я живу сейчас, в доме 1876 года постройки. Неглинная, Петровка, Страстной бульвар — это мои места. Я с удовольствием гуляю здесь пешком — люблю дойти до Александровского сада, который разбили в честь победы над Наполеоном.

Второй близкий мне район — это Поварская. Я очень люблю эту тихую улицу с красивой архитектурой. Конечно, я с нежностью отношусь к Остоженке и Пречистенке — там я провел свое детство. Папа у меня жил за библиотекой им. Ленина, и я ездил к нему на улицу Карла Маркса делать уроки. Вместе мы ходили пешком на Арбат в продуктовый магазин, потому что ближе просто не было.

Отдельным местом в Москве для меня стоит Кутузовский проспект. Если взять все проспекты в Москве: Ленинский, Вернадского, Комсомольский или проспект Мира, единственный для меня действительно московский проспект — это Кутузовский. Это отдельный архитектурный проект, да и просто очень красивое место, где приятно ездить.

Первый офис моего рекламного агентства находился в Ворошиловском парке — это был бывший особняк графа Нарышкина. Там мы работали, а после, по вечерам, жарили шашлыки. В те времена я жил на Садовом кольце, напротив кинотеатра «Новороссийск», прямо в мастерской моего отчима. И в офис я специально ездил по Кутузовскому — мне хотелось проехать именно здесь, по-имперски красивому проспекту, по проспекту столицы большой страны.

У меня с детства была идея создать бизнес в области искусства. Ведь благодаря родителям я с этим направлением соприкасался ежедневно. Помимо творчества им приходилось заниматься и предпринимательством: работы шестидесятников публичным путем не продавались. И нужно было уметь организовать показ, провести переговоры, пригласить гостей. Получилось так, что мама помимо творчества занималась и продюсированием отчима. К нам приезжали разные иностранные граждане: послы, журналисты, известные личности. Например, бывал внук Конрада Аденауэра, первого канцлера Германии. Я внимательно за этим следил и учился.

И вот в 2012 году я приехал в Америку и гулял по району Сохо в Нью-Йорке. Там я обратил внимание, что магазины, рестораны, ювелирные бутики, магазины грампластинок соседствуют с галереями. То есть человек, прогуливающийся по центру Нью-Йорка, по пути может приобрести произведение искусства. В основном такие галереи продают тиражные вещи художников первых имен, таких как Шагал, Матисс, Мураками, Пикассо. И это совершенно обоснованно, ведь мы хотим, чтобы у нас дома были очень достойные вещи. Но, скажем, живопись Пикассо стоит десятки миллионов долларов. Одновременно с этим можно легко купить очень крутую музейную вещь, которой почти сто лет, уже за десятки тысяч долларов. И это будет тоже настоящий Пикассо. Я решил, что это удачный формат и для России.

В 2015 году мы запустились в «Новинском пассаже». При отборе экспонатов очень помогала мама, которая впоследствии курировала множество моих выставок. Благодаря тому, что мне дали родители, и моей богатой истории взаимоотношений с произведениями искусства оказалось, что у меня уже был наработан глаз, и дело пошло. Я подумал, что для любой площадки престижно иметь такую галерею — теперь экспонаты Altmans Gallery представлены в галереях «Времена года», «Романов Двор». Ведь приятно сказать, что помимо модного люкса они продают Пикассо, Шагала, Матисса. Люксовые бренды стремятся соединяться с артом — вместе с богемой к ним приходят и состоятельные люди. Ведь только публика с приличными деньгами, хорошим вкусом и образованием такие вещи покупает.

Родители с детства привили мне привычку ходить на выставки в музеи и посещать частные галереи — это обязательная часть программы отпуска в любой стране. Такая традиция появилась и у моих детей. Поэтому они растут очень творческими людьми. Старшая дочь училась во Франции, сейчас она вернулась в Москву и поступила в Британскую школу дизайна — хочет стать художником-аниматором. Сын увлечен музыкой, играет на бас-гитаре. А младшая дочка учится в училище Лавровского, она профессиональная балерина, как бабушка, которая окончила школу Большого театра.

Есть и еще одна семейная традиция, которая помогла детям развить в себе творческое направление. У нас в доме всегда висело много произведений изобразительного искусства. Я считаю очень важным воспитывать у детей хороший вкус. Это происходит за счет того, что они каждый день соприкасаются с разнообразными арт-объектами. Сейчас ведь в каждом доме есть телевизор, мебель, холодильник. Но не в каждом присутствует высококачественный арт. А холодильник не выработает вкуса. Почему в Европе появляются люди, которые делают красивую одежду, интерьеры, мебель, архитектуру? Потому что они живут в красоте. И ребенок формирует вкус, каждый день сталкиваясь с изобразительным искусством такого уровня, как Пикассо, Шагал, Матисс, Рембрандт.

И я вижу результаты. Во время учебы во Франции моя дочь радовалась, когда видела у друзей арт-каталоги современных художников, отмечала качественную живопись, которая висела на стенах. Она чувствовала себя в своей среде и могла поддержать разговор, потому что была там как дома. Западная культура предполагает, что хорошие дома обставляют предметами искусства, работами первоклассных художников, а в России это пока не принято. Но свою собственную квартиру можно превратить в архитектурный объект и повысить тем самым ее статус, если повесить на стенах качественную графику и живопись.

Настоящий семейный очаг с камином, невероятным садом, где раскинулся старинный вал сирени, посаженный прабабушкой и прадедушкой в 1935 году. Удивительно, но за исключением некоторых улучшений тут ничего не меняется. Сами участки выстроены в виде своеобразных змей, которые лежат по краям обрывов, сформированных высоким берегом Малой Истры и вдающимися в него оврагами. Гуляя по дачным дорогам, мы не натыкаемся на заборы и перекрестки. Здесь есть роскошный пруд, горы, большой лесной массив, где мы любим гулять.

Эту дачу построил мой прадедушка Владимир Семенов, который в 20−30-е годы был главным архитектором Москвы. Именно он автор генплана города 1935−1937 годов. В то время у него уже было трое детей и появился внук — мой папа. И тогда прадедушка задумался о месте, где мы все могли бы поместиться и отдыхать летом.

Под Москвой формировалась Николина гора, одно из известных стародачных мест в Подмосковье на Рублево-Успенском шоссе. Еще один известный поселок был во Внукове. Но по Рублевскому шоссе в то время уже начали активно ездить высшие эшелоны власти, и прадедушке хотелось быть подальше от этого клубка событий. Так он выбрал место Новый Иерусалим.

Это сейчас туда ведет Новорижское шоссе и можно доехать на машине. А тогда добирались на поезде, который шел от Рижского вокзала около трех часов. Асфальт кончался где-то в районе Тушино, дальше — дорога из щебня. Там и организовался этот дачный кооператив НИЛ: наука, искусство и литература. Наша дача была построена одной из первых. За прадедушкой потянулись архитекторы Александр Веснин, Георгий Гольц, Моисей Гинзбург, Николай Ефимов. Потом начали строиться знаменитые врачи, актеры — Леонид Леонидов, Алексей Дикий, присоединился писатель Илья Эренбург.

На обустройство дома сильно повлияла моя прапрабабушка, столбовая дворянка Алевтина Савостьянова, которая была заядлой англоманкой после вынужденной иммиграции на несколько лет на Британские острова вместе с супругом. Так на фрамугах террасы и в оформлении появились английские флаги. Полностью наш дом с садом и террасой был готов летом 1935 года, и наша семья провела здесь первое лето. Моему папе тогда было восемь лет.

Тут не было электричества, за водой ходили на ручей, готовили на керосинках, вместо холодильника — «Ле́дник». Потом постепенно стали появляться улучшения, к которым и я приложил руку, уже учась в институте. Так в доме возник какой-то невероятный комфорт, хотя изначально все привыкли жить так, как это было десятилетиями. Сейчас у нас есть газ, отопление, все удобства, которые позволяют жить здесь зимой, несмотря на морозы, с родителями, детьми, внучкой и ближайшей родней.

Я всю жизнь провел в невероятно теплой обстановке с родителями — совершенно удивительными людьми. Слушал их рассказы, разговоры, изучал семейную библиотеку и реликвии. Родители подарили мне потрясающее детство. Помню, как они вместе с друзьями собирались большой компанией, и на все советские праздники мы выезжали на машинах в старинные русские города и проводили там по два-три дня. Мы изучали архитектуру, узнавали о разных исторических событиях, которые происходили в этом городе, местных легендах и притчах: это наполняло наши путешествия глубоким смыслом. В советские годы мы с родителями ездили на машине по Польше, ГДР и Чехословакии, много путешествовали и по нашей стране. Эта традиция появилась и в моей собственной семье: мы с супругой брали с собой в поездки нашего сына.

Архитектура стала нашим семейным делом — иначе и быть не могло. При выборе профессии вышло так, что мне даже не пришлось задумывался, кем стать. Сын тоже пошел по семейным стопам: поступил в архитектурный институт, серьезно занялся рисунком и черчением. Все у него получалось здорово, и сейчас он мой партнер по архитектурной мастерской. Его супруга также работает в этой сфере — вместе со своим братом она создала преуспевающее архитектурно-дизайнерское бюро. А работают у них в мастерской мои бывшие студентки, которым я преподавал в Архитектурной школе МАРШ. Поэтому все в результате замыкается — семья, дело жизни, близкие люди.

Я окончил архитектурный институт в 1980 году и устроился в ЦНИИЭП зрелищных зданий и спортивных сооружений им. Б. С. Мезенцева. Там я проработал 12 лет. Проектировал большие серьезные объекты. Это и Дворец культуры в Сургуте, и областной кукольный театр в Оренбурге, и театр юного зрителя в Твери, и новое здание филармонии в Нижнем Новгороде, и яхт-клуб на Волге в городе Вольске — в общем, была огромная большая мастерская.

В 1989 году по приглашению архитектора Мишеля Микаэллеса я три месяца провел на стажировке в Париже. Когда рухнул Советский Союз, я стал заниматься частной практикой, и мы с Мишелем создали первое партнерское архитектурное бюро. Мы строили серьезные проекты в Москве, также я выезжал на объекты во Францию. У нас была совершенно беззаботная и фантастически успешная архитектурная жизнь.

В 2000 году я решил кардинально поменять свою деятельность и занялся деревянной архитектурой. Дело в том, что меня очень интриговала традиция ручной рубки, история развития которой начитывает около 6000 лет. Есть исторический факт: в Германии при строительстве новой взлетно-посадочной полосы Дрезденского аэропорта наткнулись на старинный дубовый сруб колодца. Оказалось, что он был сделан 6000 лет тому назад, то есть 4000 лет до нашей эры, и относится к эпохе неолита.

Чтобы эффективно реализовать свои идеи о деревянных объектах, приходившие мне в голову, я купил в Галиче брошенную машинно-тракторную станцию и на ее основе создал ручное производство рубленых домов. Технология, по которой мы сейчас изготавливаем наши деревянные дома, абсолютно идентична применявшейся при соединении элементов дубовых плах срубов и обработке еще каменными орудиями труда. Получается, мы используем первую строительную технологию, которой пользовалось человечество в ходе своего эволюционного развития: она позволяет реализовать любые архитектурные затеи. Правильно срубленные деревянные дома могут простоять 300−400 лет.

Тех, кто думает о создании собственного дома, я всегда прошу сформулировать главную идею проекта максимально коротко. Когда речь идет о доме, важно уметь выделять самое главное: это ведь не просто помещение, а ваша будущая жизнь. Объем дома должен грамотно вписываться в среду участка строительства, правильно реагировать на стороны света, взаимодействуя с ними. В доме должно быть много воздуха. И всегда очень хочется стереть грань между улицей и внутренним пространством. Потому что, как правило, обычное жилье подразумевает под собой просто окна в стенах. Это неинтересно. А если мы все-таки решаем какие-то архитектурные задачи, думаем о том, как сделать эту жизнь счастливой, то очень хочется использовать возможность соединения дома с окружением, с видами, с перспективами.

Очень важно выстроить взаимоотношения с солнцем — его присутствие обязательно должно чувствоваться внутри дома. Если это удается, начинают происходить невероятные события. Так, если дом наполнен солнечным светом, люди просто перестают пользоваться часами: они по ходу солнца могут определить, сколько времени.

Существует масса таких нюансов, на которые архитекторам важно обращать внимание. Ведь архитектор, как врач, должен знать всю «историю болезни». Например, кто-то всю жизнь мечтал о своем сокровенном виде деятельности, хобби в особенной обстановке. Например, о чтении книг в хорошо освещенном помещении, но без солнца. А кому-то важно, чтобы у дома был северный фасад, из которого будет идти сильный свет. Это все нужно учитывать. И когда вы погружаетесь в жизнь именно в вашем доме, то начинаете получать невероятные впечатления.

В квартире работают абсолютно такие же принципы. В любой квартире можно добиться совершенно необыкновенных пространственных переживаний, считываний, чередований пространств, раскрытия окон, появления удачных осей — все это реально, главное, тонко это чувствовать. Конечно, при строительстве в городе, особенно таком как Москва, архитектор всегда работает с массой ограничений самого разного свойства — исторических, пространственных, инженерных. Поэтому при создании проекта архитектор должен абсолютно точно учитывать все эти факторы и, основываясь на них, принимать решения.

В результате становится понятно, хороший это архитектор или обычный, великий или знаменитый. Среди работающих сейчас мне близок мой друг Сергей Скуратов — совершенно необыкновенный архитектор, которого я считаю одним из лучших. При этом он столь тонкий изысканный человек, что соперничать с ним могут только единицы.

Я родился и вырос на Остоженке. Все мои друзья рядом. А последние 20 лет мы живем на Малой Бронной. Получается, что у нас довольно ограниченный ареал жизни. Вокруг нас мастерские наших друзей-художников. К ним мы ходим в гости пешком — для меня это очень важно.

Мы любим всей компанией собираться у нас на Бронной, а после пешком отправиться в театр или консерваторию. Потом мы обычно возвращаемся к нам на семейный ужин. Большинство из моей дачной компании живут рядом — это люди, с которыми я вырос. Получается так, что все мы дружим целыми поколениями. Наши дети и внуки тоже дружат — это самое ценное, что может быть в жизни.

Думаю, что сильный генетический код дает ощутимую внутреннюю силу. Я говорю не про талант или гениальность, а именно про характер, внутренний стержень, который хорошо чувствую. Он проявляется во всем — в неравнодушии, азарте и страсти к жизни. Точно могу сказать, что все в семье относятся к родству спокойно, без фанаберии.

Я очень люблю Ясную Поляну. Первое посещение не помню, но я начал туда ездить с 1994 года, когда мой дядя Владимир Толстой стал директором музея. В семь лет ты не уделяешь должного внимания своей фамилии, родству. Наследие заинтересовало меня позже. Но в усадьбе мне нравилось — лошади, пони, гуси, пруды и речки. Особенно я любил дом дяди и тети в деревне Ясная Поляна — он казался чем-то особенным: интересная планировка, потайные комнаты, старинные вещи.

Я обожал гостить в этом доме и бегать на конюшню в усадьбу. Помню, как играл на большом сеновале, прогулки по яблоневым садам… А больше всего я любил Ясную Поляну как место сбора нашей дружной семьи: дядя приглашал в дом своих братьев, сестер и друзей, которые приезжали со своими детьми.

Никогда не забуду утренний кофе с бабушкой Ритой. Это был не просто завтрак, а настоящая традиция. Она варила в старой турке кофе со сливками и предлагала выпить еще чашечку, чтобы я побольше рассказал о своей жизни. Это было бесценное время. Бабушка была настоящим хранителем семейного очага и часто рассказывала, как проводили время друзья моего отца и дяди в другом семейном месте, в деревне Троицкое под Москвой, и как она находила время, чтобы всех накормить, со всеми пообщаться по душам, всем уделить внимание.

Ясная Поляна для меня — место силы. Но каждый может сделать таким свой собственный дом благодаря любви, добру и традициям. Я не могу представить счастливого дома без семьи и большого количества друзей. У нас есть семейная традиция «Открытый дом», когда к тебе приезжают близкие и друзья, которым необязательно спрашивать разрешение. Им всегда будут рады. Мне хочется, чтобы у меня в гостях всем было комфортно, чтобы друзья хотели приехать ко мне. Я люблю, когда кто-то остается на ночевку, и можно утром вместе позавтракать — ощущение детского праздника. И чем больше в доме родных и друзей, тем светлее и теплее внутри.

В 2000 году мой дядя Владимир возродил традицию каждые два года собирать прямых потомков Толстых со всего мира в Ясной Поляне. По женской линии многие носят итальянские, американские и прочие фамилии. Из 300 человек приезжают обычно 120−140. Мы неделю живем в Ясной Поляне, устраиваем выставки, собираем яблоки, варим варенье по рецептам Софьи Андреевны, ездим верхом, устраиваем игры для детей, что тоже традиционно для нашей семьи, и самое главное — много и с интересом общаемся.

Здорово, что после толстовских встреч мы, разъехавшись, не забываем друг о друге на два года. Многие постоянно поддерживают связь, встречаются в разных уголках мира. Не так давно у меня гостил мой кузен Дмитрий Толстой-Милославский, который живет в Англии. Я очень люблю ездить к своему дяде, известному фотохудожнику Димитрию Толстому, в Париж, где тоже проживает часть нашей семьи. Дружим также с американскими и итальянскими потомками.

А русские Толстые живут между Москвой и Ясной Поляной. Мы часто встречаемся и не только на праздники.

Я родился и вырос в Москве. Учился на факультете журналистики МГУ и работал продюсером на телевидении. Очень люблю свой родной город, и мне не нравится, когда его критикуют. Мы живем в быстрое время, быстро получаем информацию, быстро передвигаемся. Конечно, никто не любит суету и пробки, но это не повод злиться на город.

Тем более что в Москве много районов, где можно найти уединение и тишину. В зависимости от периода жизни любимые районы у меня менялись. В какой-то момент я очень любил Арбатско-Покровский район, потому что жил там много лет, бегал по арбатским дворам и переулкам. Сейчас люблю Замоскворечье, где мы живем с моей женой Софией. Мне нравятся районы, в которых сохранилось что-то от старой Москвы, — тихие улицы, низкие постройки, церквушки и, конечно, трамвайные линии. Мы любим ездить на трамвае в гости к сестре Саше на Чистопрудный бульвар.

Мне важно жить близко к центру, потому что в хорошую погоду мы с женой часто выходим гулять на целый день, любим встречаемся с друзьями в приятных местах. Важно, чтобы вокруг в пешей доступности были хорошие магазины, кафе и рестораны. Потому что по работе приходится много времени проводить за рулем, и не хочется думать о том, где твой автомобиль, пока общаешься за ужином или выбираешь продукты. При этом место не должно быть шумным.

Рядом должен быть хороший фитнес-клуб: я стараюсь регулярно заниматься спортом и ходить после этого в хаммам. Я вообще люблю бани, хаммамы, сауны — для меня это обязательная часть отдыха. Сейчас приходится ездить в зал на машине, и мне это не нравится, потому что каждый раз трачу время. В идеале хотелось бы иметь возможность дойти до фитнеса пешком или просто спуститься туда из квартиры. Здорово было бы иметь рядом парк, где можно побегать или погулять, — в Замоскворечье я бегаю по набережным.

Мне повезло, что могу выбирать — остаться в Москве на выходные либо поехать в Ясную Поляну, где можно тихо, а иногда и не очень, провести время с семьей и друзьями.
Это все важно, и надеюсь,что не только я, но и мои младшие братья и сестры будут продолжать традиции и привносить новые — как общие семейные, так и свои личные. Например, мы с женой, когда это получается, готовим воскресный обед и зовем друзей. Для нас это такой тихий семейный день, когда мы стараемся не выходить из дома и настроиться на следующую неделю.

В какой-то момент я понял, что не получаю удовольствие от своей работы на телевидении. К этому времени я уже немного помогал друзьям развивать агробизнес в Тульской области и начал задумываться о своем деле, связанным с переработкой. И в 2019 году я основал компанию, которая производит натуральные продукты под торговой маркой «Ясная Поляна».

В нашей семье богатые кулинарные традиции. Все знают про поваренную книгу, выпущенную Софьей Андреевной. Из ягод, груш, яблок, других плодов с огорода и теплицы в Ясной Поляне всегда делали джемы и варенья, давили сок, но все шло в основном для семьи.

Натуральный яблочный сок прямого отжима — первый продукт, с которым мы сейчас выходим на рынок. Мы делаем его из яблок, собранных в старом саду усадьбы Ясная Поляна.

Я много путешествовал по Италии, посещал винодельни итальянских друзей, смотрел, как ухаживают за виноградниками, видел сбор. Это не может не вдохновлять. Например, у моего друга в Вероне растут сорта корвина, молинара, рондинелла и корвиноне. Нужно усердно и правильно ухаживать за виноградниками, чтобы получить максимальное количество сырья с небольших территорий. И от этого местные сорта приобретают ценность.

И я подумал, почему бы не использовать тот же подход в создании яблочного сока, не поэкспериментировать с сортами? В усадьбе уникальный яблоневый сад, который занимает 44 га, в нем 33 сорта яблонь. Черное дерево, аркад, розмарин, антоновка, штрифель, коричное, апорт — перечислять можно долго. Некоторым сортам уже более 150 лет. Урожай не такой большой, поэтому и ценный. Не говоря уже о том, что это сад с историей — им занимались мои прадеды.

Сама технология производства не очень сложная. Главная задача — поиск вкусов, купажи. Это очень интересный процесс. Есть летние, осенние и зимние сорта. Почему бы не попробовать их смешивать в разных пропорциях, а понравившиеся купажи бутилировать? Мы начали продавать соки в самой Ясной Поляне, затем поставлять в кафе и рестораны Москвы и Тулы.